О книге: Встреча (Милан Кундера); Азбука, 2013

"Словарь определяет смех как реакцию. "вызваную чем-то забавным или комичным". Но так ли это? Из "Идиота" Достоевского можно было бы извлечь всю антологию смеха. Вот что странно: персонажи, которые смеются больше всех, не обязательно обладают самым выраженным чувством юмора, напротив, смеются как раз те, кто чувством юмора вовсе не обладает. Компания молодых людей выходит с дачи на прогулку, среди них три девушки, которые "с какою-то уже слишком особенною готовностью смеялись его [Евгения Павловича] шуткам, до того, что он стал мельком подохревать, что они, может быть, совсем его и не слушают". От этой мысли он "вдруг расхохотался". Какое тонкое наблюдение: поначалу смех девушек, которые, смеясь, забывают причину своего смеха и продолжают смеяться без всякой причины, потом смех (явление редкое, поэтому особенно ценное) Евгения Павловича, который отдает себе отчет, что смех девушек лишен всякого комического начала, и именно из-за этого комического отсутствия комического он начинает хохотать."
"В романе "Из замка в замок" рассказывается история собаки
она родом из заледенелых просторов Дании, где привыкла к долгим лесным прогулкам. Когда Селина увозит ее во Францию, прогулки кончаются, потом рак: "...О, мне приходилось видеть агонию... здесь... там... везде... но никогда она не была такой прекрасной, такой деликатной... верной... в человеческой агонии самое неприятное - это тра-ля-ля...человек словно всегда находится на сцене...даже самый простой..."
"В человеческой агонии самое неприятное - это тра-ля-ля". Какая фраза! И вот еще: "человек словно всегда находится на сцене..." Как тут не припомнить мрачную комедию пресловутых "последних слов", произнесенных на смертном ложе? Это так: даже испуская предсмертные хрипы, человек все равно находится на сцене. И даже "самый простой", отнюдь не склонный выставлять напоказ свои переживания, потому что человек далеко не всегда выходит на сцену сам. Если он не выходит сам, его туда выводят. Такова человеческая судьба."
"Дон Кихот умирает, и на этом роман завершается
это завершение представляется столь бесспорным именно потому, что у Дон Кихота нет детей
будь у него дети, возникла бы иллюзия, что жизнь возможно продлить, скопировать или опровергнуть, отстоять или предать
смерть отца оставляет дверь открытой
впрочем, именно это мы и слышим с самого детства: твоя жизнь продлится в детях, дети станут твоим бессмертием. Но если моя история может продолжаться дольше моей собственной жизни, это означает, что моя жизнь сама по себе не является самостоятельной сущностью, это означает, что она не завершена
это означает, что существует нечто совершенно конкретное и земное, с чем сливается личность, с чем она согласна слиться, в чем согласна затеряться: семья, потомство, племя, нация. Это означает, что личность, как "основа всего", не более чем иллюзия, мечта нескольких веков европейского развития."
"Размышляя впоследствии о Бротто, я осознал, что в коммунистическую эпоху существовали две простейшие формы разногласия с режимом: разногласие, основанное на вере, и разногласие, основанное на скептицизме
опирающееся на нравственность и опирающееся на безнравственность, пуританское и разнузданное, одно ставило коммунизму в упрек отсутствие веры в Иисуса, другое обвиняло в превращении в новую Церковь, одно возмущалось разрешением абортов, другое - тем, что они не всегда были доступны. (в сознании общего врага две эти позиции почти не обнаруживали противоречий
тем сильнее они проявились после того, как коммунизм пал.)"
"Хотя Стравинский, например, не признавал, что музыка является выражением чувств, наивный слушатель воспринимает ее именно так, а не иначе. Это проклятие музыки, ее слабая сторона. Достаточно какому-нибудь скрипачу сыграть три первые ноты largo, и переполненный чувствами слушатель вздыхает: "Ах, как это прекрасно!" В этих первых трех нотах, вызвавших переживание, нет ничего, никакой находки, никакого творчества, вообще ничего: самая нелепая "сентиментальность". Но никто не может освободиться от этого восприятия музыки, от этого глупого возгласа, который она исторгает."

Прекрасный сборник публицистических произведений Кундеры, посвященных связям литературы и музыки прошлого с судьбами книг и писателей в современной Европе. Среди личностей, затронутых в очерках имена Рабле и Франса, Яначека и Стравинского, Кафки и Джойса, Франса и Бретона, а так же многих других. Как и в своих художественных произведениях автор остается мастером тонкого стиля и изысканного слога.