Пунктиры (Останин Борис Владимирович); Пальмира, 2022

Самая последняя фраза Аркадия о произведении Б.Останина представляется мне самой существенной в оценке всего того, что натворил ОБ - с пристрастием сообщаю:
"Фразу, которой заканчивалась рассказанная
Борисом Останиным история, оставляю без
изменений: «Но есть книги, которые на свежем
воздухе читать невозможно...»

Мы познакомились с Борисом Останиным в 72 году. На углу Литейного и Жуковского в помещении магазина «Технической книги» находилась булочная: штрицель за 28 копеек + стакан горячего молока. Сандалии на босу ногу и политые поутру улицы слагались в дополнительные условия существования. Место проживания — Эртелев переулок. Кое-какие детали в счет не идут.
Он — на одной стороне, я на противоположной. Ближе к полудню мы, случалось, орали в открытые окна друг другу что-то вроде приветствия. Город на лето пустел, как эхо. Расстояния таяли. Любопытство к миру укреплялось надеждой, что его фрагменты все до единого в один прекрасный день сойдутся в одно целое. Сегодня я сомневаюсь, насколько верно я понимал слово «целое».
В ту пору можно было есть один раз в день, по слогам читать Анри Мишо и не задумываться о будущем, залегавшем (мнилось) только в неких формах искусства. Что вызывает теперь недоумение и даже печаль.
Борис Останин, словно гонимый Эриниями, пребывал в состоянии нескончаемого бегства — постоянно не осуществляемого побега.
Роль Эриний с полным правом отведем тому, что называется «мыслями». Проще — идеями. Их «количество», «неожиданность», «парадоксальность» не давала перевести дыхание ни ему, ни его слушателям. Хотя, не исключаю, что на этот счет существует иное мнение.
История нашего знакомства проста в той же мере, в какой сами воспоминания о ней. Как-то ранним утром он постучал удочкой о подоконник моего окна в бельэтаже Суворинского дома, где я бивуакировался в качестве дворника прилегающих территорий и, справившись о качествах моего Rheinmetall’a, предложил немедленно присоединиться. Он отправлялся удить рыбу, если не ошибаюсь, в Шувалове. В ответ я пригласил его влезть в окно на чашку чая. Часов в шесть вечера стало понятно, что ни о какой рыбной ловле уже речи быть не может.
По прошествии года я заметил на подоконнике его комнаты машинописные страницы. Там же в горшке торчал «безуханный цветок». За окном падал снег. Подоконные страницы оказались началом «Пунктиров», жанр которых с трудом поддается определению — максимы? афоризмы? фрагменты? С переменным успехом он вел их до «недавней» поры, но лишь незначительную часть удалось сохранить за времена его хронически-бесчисленных переездов.
Недавно он сказал: «Многое утрачивает целесообразность. Удовольствие, вернее, jouissance снова стали доставлять „простые“ вещи. В них появилась давно забытая детская хищность…»
(А. Драгомощенко)