Сравнить цены на книгу: 1982, или Дожить до весны (Протопопова Д.); Издательские решения, 2020

Душевная книга о том, как кончилось детство
Попытка задержаться на прологе, подобно тому, как некоторые психологические практики считают, что надо пережить заново травму рождения. Начало 80-х для нашего поколения, старших из них, это травма рождения, то, что мы не помним, потому что «настоящая жизнь» началась потом. Более-менее осознанный детский возраст совпал с тем, как жизнь ускорилась и стала пестрой – или яркой, как первая реклама Stimorol, или грязно-пестрой, как Москва перестройки. Начало 80-х в этой системе координат «до детства» и «никакое время», остекляневший поздний застой, выродившийся, в том числе, и визуально. Дарья Протопопова не случайно так часто обращается к Оруэллу, который угадал про Москву-1984 многое, но не угадал этой вымороченности и старческой хрупкости: задень – упадёт. Книга начинается с того, что Дарья вспоминает то, что вскоре упало, чтобы сохранить это хотя бы в памяти: виды Верхней Масловки, магазин «Цветы», телефонная будка, из которой звонили маме, когда гуляли с папой. В перестройку именно эта поломанная будка с вырванным шнуром разойдется по миру на известной фотографии: да, навсегда зафиксировалось именно то, что было позже, а не истончившийся пролог на пороге перемен.
Прогулки с папой, звонки маме. Как и в любом психологическом опыте, связанном с травмами рождения и раннего детства, автор, вернее, ее героиня, использует реконструкцию эпохи, чтобы разобраться, прежде всего, в отношениях с родителями. «Долгие годы Кира пыталась разобраться, что же хочет ее мать». Робкое упоминание бабушки из романа Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» расставляет нужные акценты, хотя мелькает и сразу исчезает, уступив место внешне буколическим описаниям даже несколько привилегированного московского детства: вип-роддом, дедушкина дача, большая семья, и цветы, цветы – жасмин, пионы, шиповник, «Гвоздика» и «Ландыш серебристый». Будто попал в новоарбатский магазин «Новая Заря»: через нарочитость и грубоватость ароматов проступает некая тревожность. Плохо скрываемые от ребенка семейные тайны, коварная (на самом деле, самая колоритная) «как бы бабушка» Евгения Михайловна, рапсодия распада. В пропитанном духами воздухе тревожно мешаются Оруэлл и Шмелёв.
Почти по-шмелёвски описывая как бы счастливое детство через летние месяцы, Дарья Протопопова и ее героини движутся к краху идиллии, как к осени: подобно тому, как появляются первые желтые листья, в тексте изредка начинают проскакивать перестроечные реалии, болезни старших, делёжка дач, развал старой Москвы.
  Последнее беззаботное воспоминание Киры о матери – как они попали под летний ливень и со смехом бежали за трамваем. «В ту осень дед Киры скончался, а Любовь Георгиевна начала безумно бояться дождя». Кстати, первые симптомы психического расстройства матери – то, что сегодня переживают московские пенсионеры-2020, боясь выходить из дома и выскабливая подошвы с мылом, но это к слову.