Отзывы на книгу: Нас время учило… (Разумовский Лев Самсонович); АСТ, 2018

Не покривлю душой если скажу, что эта книга одна из самых важных и пронзительных книг о войне. Взросление и формирование Человека ( именно с большой буквы), ярко выписанные предвоенный, блокадный, фронтовой быт от очень талантливого художника потерявшего в боях руку, но несмотря на это известному своими работами всем детя СССР. Набор солдатиков "Ледовое побоище" это он. Рекомендую всем.

Это не просто сильно-это жизнеутверждающе! Написано очень качественно, сильно, просто и ясно. Рекомендую к прочтению, чтобы оставаться Людьми в любым условиях!

Книга написанна просто, ясно и честно. Хохлы остались те же, что и были. Про голод, мордобой, высокомерное отношение к рядовым офицериков это я видел в 1989 - - 1991 году в советской армии. Так что с 1941 года по 1991 год ничего не изменилось. За 50 лет. Но самая главная мысль, что проходит красной нитью через всю книгу, это то что темень, невежество, бескультурье ненавидит - - - умного, честного и порядочного человека. Воинствующяя серость агрессивна. Это я видел и в советской армии 80 х. Так что книга не столько о войне, сколько о том бесчеловечном строе. Рекомендую.

Что можно сказать? Наверное, в первую очередь то, что прочитать советую всем, особенно подрастающему поколению. Только те люди, которые прошли войну, могут рассказать о ней много печальной, порою горькой правды. Особенно мне запомнились отдельные пронзительные эпизоды, открывающие глаза на практически забытые сегодня подробности. Но взгляд автора по некоторым вопросам мне кажется несколько субъективным, не со всеми выводами я бы согласился, но прочитать стоит однозначно.

Горькая правда о жизни в блокадном Ленинграде, о войне и об отношении к евреям в Советском Союзе.
Больно читать эту трилогию, но совершенно необходимо для формирования правильной картины мира и избавления от иллюзий...

Эту книгу стоит почитать любому,интересующемуся военным временем.Это история,глазами очевидца. Как документальная проза,это произведение заслуживает самой высокой оценки.

Книгу посоветовала коллега. Это интереснейшая и достойная книга о войне глазами автора! Это история молодого человека, которого не сломили горести войны. Человека, который прошел через многое и оставшись без руки стал художником! Советую всем, и хочу купить именно настоящую книгу для дома.

Удивительная книга. Яркая, интересная, пронзительная.
С одной стороны, читаешь о жутких вещах, боли, страхе, отваге, предательстве, слабости и силе. Как люди переживали блокаду и войну? В голове не укладывается, через что нужно было пройти детям и взрослым, чтобы сохранить в себе человечность, желание жить, стремление отдавать добро и теплоту.
А с другой, нет в книге надрыва и пафоса, ненужного и излишнего патриотизма. Люди выживали, спасали детей и любили свою страну.
Такие книги надо читать самим и вместе с детьми. Нельзя забывать, нельзя принижать. И нельзя осуждать.

ПОТРЯСАЮЩАЯ ТРИЛОГИЯ! Читать! Читать обязательно! Написана блистательно. И кроме того - это невероятная правда о войне и обществе того времени. Если в воспоминаниях о блокаде мы читаем то же, что было в мемуарах многих блокадников (но история каждого человека бесценна, согласитесь), то во второй части мы узнаем то, что практически нигде не описывалось: создание детского дома с нуля, без базы, руками изможденных женщин, трудности детского дома в эвакуации - подвиг каждого дня - спасение детей продолжалось и там, хотя бомбы не падали, но с едой по-прежнему было туго и не только с едой. Третья часть - фронт. Такое о фронте в советское время не писали. Вот она голая правда, без прикрас. Автор никогда не надеялся на то, что рукопись опубликуют, он писал ее для своей семьи: для дочерей, внуков. Однако, каждый кто ознакомится с ней, никогда не сможет ее забыть. Рекомендую от всей души!

Случайно прочла в интернете небольшой отрывок из этой удивительной книги и что-то зацепило... Хотя не люблю книги о войне, эта запала в душу. Написана так легко и увлекательно, и в то же время трогательно и трагично. Рекомендую всем.

И надо ж такому случиться – пропал штык!
Еще вчера, когда я принимал дежурство по части и тщательно пересчитал все оружие, штыков было 120 – столько же, сколько винтовок в роте, а сегодня крайняя винтовка в пирамиде стоит укороченная – без штыка.
Куда он мог деться – ума не приложу!
Дежурство по части – хлопотное и ответственное дело. До сих пор дежурили по части только младшие командиры, и то, что мне, первому из солдат, поручили его, – большая честь.
Всю ночь я старался, как мог, – наряд на кухне работает, уборная вычищена, полы вымыты, выдраены, все в ажуре.
Все, кроме проклятого штыка. Исчез, и все!
Рыжий сержант – вопреки моему ожиданию – не стал орать, а нехорошо ухмыльнулся и бросил: «Роди, да найди! Найдешь – сдашь мне лично. Не найдешь – „губа"».
«Губа»! «Губа» мне не улыбается...
Мне не довелось, к счастью, бывать на «губе», но pacсказывали о ней страшное.

Полковая гауптвахта («губа») помещалась на окраине Канаша в зарешеченных подвалах кирпичного здания.
Это была самая настоящая уголовная тюрьма, в камерах которой верховодили бандиты в военной форме, бесконтрольно заводившие там свои порядки. Так, новичок, попадавший на «губу» и впервые входивший в камеру, сразу оглушался воплями тридцати или сорока человек, находящихся на нарах и на полу. Его немедленно выводили в центр, окружали и по указаниям «короля» (в каждой камере был свой «король») «приводили к присяге».
«Присяга» заключалась в том, что новичка ставили на колени и заставляли повторять вслед за «королем» слова воинской присяги, переиначенной на уголовный лад. Смысл «присяги» состоял в том, что новичок обязывался воровать, а добычу отдавать братству воров, он присягал в верности этому братству, становился его членом и так далее...
С первых же слов «присяги» новичку начинали натирать стриженую голову металлической щеткой для чистки лошадей. Это испытание необходимо было выдержать до конца
тот, кто переставал произносить слова присяги или кричал от боли, становился конченым человеком. Его били всей камерой, издевались по-всякому, раздевали догола и натирали конской щеткой разные места тела...
Два раза в день часовые вносили в камеру хлеб и бачки с супом и выходили, закрыв за собой дверь. Еду распределял сам «король». Весь хлеб он забирал себе и раздавал своим дружкам. Гуща из супа разливалась в пять-шесть мисок и поедалась «аристократией», остальное – жижу от супа – разрешалось съесть остальным.
Насытившись, главари камеры начинали развлекаться: играть в карты на оставшийся хлеб или гонять новичков строевым шагом по камере, заставляя выполнять все воинские команды. Иногда кого-нибудь из молодых проигрывали в карты и принуждали идти на базар, и он, рискуя быть пойманным патрулем (за побег с гауптвахты грозил трибунал и штрафная рота), пускался на всяческие ухищрения, чтобы обмануть часовых, и если это удавалось, то всякими закоулками бежал на базар, прижимая к себе хлеб, и возвращался назад с водкой.
Часовых – таких же юнцов 1926 года рождения – обычно подкупали пайкой хлеба, и они, жадно запихивая на морозе серый мякиш в рот, закрывали глаза и на побеги на базар, и на крики избиваемых в камере. Хозяйничали в камере обычно сержанты и солдаты-сверхсрочники, прошедшие огонь и воду, сидевшие и на «гражданке», и в военных тюрьмах.
Казарма после «губы» представлялась родным домом.

Но куда же все-таки мог деваться штык? Украли его, что ли? Шутка сказать – найди! Что же делать?
Рассказал во взводе. Встретили по-разному. Жигалка обозвал растяпой, Кулик злобно обрадовался: «То ж, "губы" понюхаешь теперь». Замм беспомощно и сочувственно развел руками.
– Послухай мэнэ, – обратился ко мне Юхимец, – ты за штык горюешь? Нэ горюй! Нэ знаешь, иде взяты його? От задача! На другому этажи був?
– Да.
– Пирамиду третьей роты бачив?
– Ну, бачыл.
– Так там же бильше ста штыкив стоить. Поняв?
– Так что же – пойти и украсть их штык?
– Дурэнь ты дурэнь, – ласково говорит Юхимец, – то ж не их штык ты возьмешь, а свий. Цей штык уже два месяца из роты в роту кочуеть. У кого-то давно штык пропал. Сдавать надо? Надо. На «губу» кто иты хочеть? Ночью пишлы, из другой роты сбондилы, утром сдалы – усэ в порядке! Другая рота хватилась – дэ штык? Пишлы, у третьей роты штык снялы – обратно полный учет. Зараз до тэбэ дило дошло. Тык невжели ты за всих отдуваться должен?
Бегу к рыжему сержанту уговорить его подождать до ночи. Он сразу соглашается.

Ночью в одном белье прокрадываюсь на второй этаж. Тихо и полутемно в казарме. Около пирамиды с винтовками бродит часовой. Стою, притаясь, за выступом стены, жду, когда он отвернется или уйдет, но он топчется на месте, взяв винтовку под мышку, греет руки в рукавах. В коридоре дует из щелей, холодина.
Начинаю мерзнуть, но стою не шевелясь. Боюсь скрипнуть, произвести какой-нибудь звук. Проходят минуты, кажущиеся мне вечностью. Проходит полчаса, может быть, час.
Ничего не выйдет.
Надо уходить. Не умею я воровать, идиот такой! Жаров давно бы уже был со штыком, а я стою тут, мерзну, а завтра пойду на «губу».
Медленно выползаю из-за уступа стены, выхожу на лестничную площадку и оборачиваюсь в последний раз.

Темная фигура часового сидит, сгорбившись у пирамиды, спиной ко мне. Винтовка прислонена к плечу, и я вижу, как она мерно двигается туда-сюда, туда-сюда…
Спит. Или дремлет…
Ну – давай! Сейчас или никогда!
Быстро снимаю ботинки. Босиком вперед – два скачка до пирамиды. Спокойно, не звякни. Штык – вот он. Свернул. Два скачка назад. Каменные ступени обжигают холодом босые ступни. Лечу, не замечая этого. В одной руке – ботинки, другой прижимаю к животу драгоценный штык.
Рыжий сержант скалит зубы.
– Проявил, значит?
– Что проявил?
– Солдатскую смекалку, дура! А теперь – марш спать! Чтоб не видел тебя никто!
…Лезу на нары и втискиваюсь между Кузнецовым и Заммом. Замм что-то бормочет во сне. Кругом сопят, храпят на разные голоса. Как там тот часовой? Такой же бедолага, как и я…
Завтра ему идти воровать штык…