Инойк Загор. Северный путь к благодати; Водолей, 2015

Как утверждал Козьма Прутков, никто не обнимет необъятного. Тем не менее попытки случаются. «Северный путь к благодати» профессионального философа Дмитрия Шелеста – одна из них. Автор попытался показать миру, переплавив в одном котле свое понимание приобретенных в течение жизни познаний в мировой литературе, философских течениях и религиях, эзотерике и мистических культах. При этом в качестве основного метода был использован изобретенный им не менее сложный синтез жанров.
В первом приближении это литературная мистификация. Она выглядит как безобидный перевод с некоего ирапуланского комментариев исследователя Ижоны Малодер к позднее утерянному поэтическому трактату философа-пророка Инойка Загора, написанному в далеком от нас будущем, но по отношению к комментатору – столь же далеком прошлом, в период «всепланетной генетической трансформации». Со второго взгляда – это уже фантастическо-фэнтезийная антиутопия. Время, когда «боевые столкновения, начавшиеся в городах-ожерельях, залили раскаленной лавой крупнейшие поселения мира и далее затронули все...».
И то и другое испещрено изящно-постмодернистскими аллюзиями на целый ряд духовных артефактов человечества – от библейских сюжетов и пророчеств Нострадамуса до произведений мировых классиков. Причем цитирование и комментирование литературных образцов нередко происходит в весьма необычных для восприятия ракурсах. Вот начало седьмого восьмистишия:
Когда б не снились мне дурные сны,
Я был бы князем бесконечного пространства,
Я не терзался б призраком вины
За непройдённый Путь и дней непостоянство.
Далее в комментариях поясняется, что в первых двух строках речь идет о высказывании некоего исторического персонажа – Хомлинта (вспоминается Принц Датский) в изложении мифического автора по прозвищу Потрясатель копьем (подсказку смотрите в имени Уильяма Шекспира). Или комментарий к строкам Загора «Привычка свыше нам дана,/ Инстинктам зверя то замена…» сообщает: «По косвенным данным, известно, что первая строка является заимствованием из поздневекового трактата о различных видах осознания реальности, написанного неким Евгением Онегиным».
В каждом из упомянутых жанров можно при желании разглядеть ироничные намеки на более или менее явно проглядывающие примеры-оригиналы, взятые в качестве образца. Вот, допустим, древнекитайский философский трактат Дао Дэ Цзин, вот – изящнейший постмодернистский «Бледный огонь» Набокова, вот… Помимо подобных образцов в качестве равных «Пути» по значимости и размаху можно, пожалуй, назвать лучшие произведения Павича, Хаксли, Оруэлла, Херберта, Мьевиля и наверняка кого-нибудь еще.
Любопытно, что каждый жанр, использованный в указанном синтезе, окажется вполне самодостаточным, если его рассмотреть отдельно. Трехслойная мистификация изящна
сочетание сухого языка научного исследования и поэтических строк-катренов выбивает искру. Антиутопия не только использует весь предыдущий мировой опыт в этой сфере, но и обогащает его новыми фантастическими и фэнтезийными элементами.
Если назвать это постмодернизмом, то не обойтись, пожалуй, без дополнительного префикса «пост». Не забудем также о пронизывающей текст теплой иронии, об обилии удачных неологизмов, поясняющих суть изобретенных автором понятий, явлений, объектов и субъектов. И все же, несмотря на (пост)постмодернизм и иронию, в «Пути» явно прослеживается главная, всеобъединяющая идея неразрывности человеческого и нравственного, бесконечного пути от духовного плена к свободе – вечного Исхода. Вполне библейская попытка.