Маятник жизни моей… 1930-1954 (Малахиева-Мирович Варвара Григорьева); Редакция Елены Шубиной, 2016

Кладезь мудрости, жизни, прекрасный русский язык. Удивительно «интеллигентная проза». Могу порекомендовать эту книгу тем, кому интересны истории минувшей повседневности, дневниковый жанр и длинные тексты, которые, однако, легко читаются.

Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович прожила долгую (85 лет) и не очень счастливую жизнь. Будучи человеком с, как бы мы сейчас сказали, активной жизенной позицией, она успела поучастовать в революционном движении 1880-х гг., но «новой земли и нового неба» не нашла. Будучи человеком творческим, она всю жизнь работала: написала почти четыре тысячи стихотворений (первые ее сохранившиеся стихи датируются 1883 г., последние написаны за год до смерти), много очерков, рецензий. Но единственная изданная при жизни книга стихотворений — это «Монастырское» (1923), оставшаяся незамеченной. В 1920-е гг. у нее вышло множество небольших книжечек детских стихов. Стихи, на мой вкус, так себе, ни знать, ни переиздавать их не надо, а вот иллюстрации к ним есть великолепные.
Будучи интересной женщиной, через жизнь которой прошло довольно много достойных (и не очень) мужчин, но семьи она так и не создала, оставшись бездетной, и все время воспитывала и учила чужих детей, находя в них «замдочери», «замсына».
Переезжала из города в город, никогда не имела своего угла. С юности работала и жила у чужих людей, превратившись под старость в приживалку, чем очень мучалась.
Была человеком нерелигиозным (невоцерковленным), но верующим и живущим по вере — всё время всем помогала, где делом, где словом. Оставила след в жизни разных людей, сохранивших добрую память о ней.
Но всё это преходяще, нематериально. А еще последние 25 лет Варвара Григорьевна вела дневники, оставив после себя 180 тетрадей, долгое время хранившихся в семье одного из ее воспитанников. События, описанные до 1930 г., то есть до начала записей, изложены не в хронологическом порядке, а включены в общий текст, перемежая его.
Н.Громова и Г.Мельник, исследовательницы русской литературы первой половины 20 в., подготовили замечательное издание этих дневников, в котором удивительно сошлись текст, комментарии к нему, иллюстрации и общее оформление. Из минусов отмечу отсутствие оглавления.
Правда, ни в аннотации, ни в рецензиях на книгу нигде не говорится, что это издание лишь ФРАГМЕНТОВ дневников, произвольно отобранных составительницей. Наверное, публикавать весь массив записок В. Мирович было бы ненужно, но что попало в данное издание, а что нет, не ясно.
В аннотации перечисляются знакомые В. Мирович, о которых она рассказала в своем дневнике. Это перечень, на мой взгляд, неточен. Об Анат. Луначарском буквально одна запись (но очень интересная). Мало об Ал. Ремизове с Вл. Фаворским. Зато много об И. Ильинском, одно время выбравшем ее в конфидентки. Очень много портретов обычных людей (в Москве и провинции), небольших, но точных и образных.
Человек высоко интеллектуальный и томившийся в окружении людей в массе своей мало высоко интеллигентных (как говорил герой Зощенко), она записывала в дневник свои воображаемые беседы с Чеховым, З.Гиппиус, Блоком.
Очень откровенно пишет про себя и других, старательно фиксирует как воспоминания прошлого, так и детали нового советского быта. Вот один пример, очень ее характеризующий:
«Какой страшной старухой была я час тому назад. В булочной. Продавщица не хотела отрезать от моего хлеба кусок, который нужно было дать тающему от голоду украинцу. Она была ничем не занята и даже играла ножом, а мне в ответ на просьбу говорила: «Прахадите, гражданка, не стойте у прилавка». И тут я завопила (и даже кулаком по прилавку застучала): «Вот этот самый нож может пополам вашу жизнь разрезать. И будете ходить под окнами, и никто не даст корки хлеба, узнаете, что значит голод, тогда вспомните этот день и час». Она смутилась и стала озираться, хотела позвать приказчика, чтобы меня вывели. В очереди кто-то засмеялся.
…ударило мне в голову, и я совсем уже как Иеремия, и даже не своим голосом, выкликала что-то пророчески грозное о сердцах, поросших волчьей шерстью, о камнях мостовой, которые будут есть вместо хлеба те, кто еще не понимает, что такое голод, и об ожесточении, об окаменении, об озверении. Уже никто не улыбался, а меня, кажется, серьезно собирались вывести. Вдруг из-за прилавка какой-то детина примирительно прошептал: «Бабуся, бабусенька». Мы с ним вышли при жутком молчании всех. И подумали, верно, что я сумасшедшая». (7.05.1933, с.105-06)
Ее записи рисуют нам очень неприглядную картину коллективизации и индустриализации, войны, еще более трудного мирного времени. Ей, пережившей две мировых войны, голод, две эвакуации (в 1919 и 1941 гг.) и жизнь под немецкой оккупацией, смерть родных и близких, было что с чем сравнивать.
Наверное, итогом прочтения дневников и знакомства с жизнью В.Г. Мирович могут стать ее собственные строки:
«Всклокоченный, избитый, неумытый,
Драчун и пьяница душа моя –
Раздетый и босой под стужей бытия
Стоит под вьюгой с головой открытой» (с.90)
Это душеполезная книга для воспитания собственных чувств на примере чужой жизни, но тяжелое, требующее усилий чтение. Сложная, очень плотная проза, которую я не готов рекомендовать широкому читателю.
© Как много писателей, как мало читателей…