О книге: Биг-Сур (Калявина Елена Юрьевна (переводчик), Керуак Джек , Герасимова Анна (переводчик)); Азбука, 2017

"Биг-Сур" по праву считается одним из лучших романов Джека Керуака, наряду с "В дороге" и "Бродягами Дхармы". Джек Дулоуз (Керуак) по приглашению своего друга Лоренцо Монсанто (Лоуренса Ферлингетти) приезжает в Биг-Сур, на живописное Тихоокеанское побережье, чтобы пожить уединённо в хижине и избавиться от мирской суеты и алкогольной зависимости. Но если в заключительной части "Бродяг Дхармы" ему удалось надолго уединиться на горе, то здесь Керуак срывается снова в город и в запои, продолжающиеся затем и в Биг-Суре, с участием, в том числе, его самого близкого друга Коди Помрея (Нила Кэссиди). Два мощных запоя оканчиваются двумя приступами белой горячки, в последнем из которых Керуака посещают поистине апокалиптические видения. Завершается роман поэмой "Море", которую Керуак написал во время короткого уединения в Биг-Суре.

Когда Керуак начал выходить под издательством «Азбуки», я постарался скупить все книги, чтобы потом отложить на полку и доставать в случаях, когда нужно «прочь, прочь, прочь — и ни минутой больше!», потому что никто другой, кроме Керуака (разве что, может, ещё Эмерсон или Дэвид Торо), не способен так оздоровлять душу, пресыщая ее чувствами, искренними и подлинными, как смех ребёнка, как вкус первого поцелуя, как сигарета с кофе по утру, как пение птиц, журчание ручья и все, все, все, возвращая тем самым вкус к жизни, страсть, безумие; Керуак — это всегда ОДИН БОЛЬШОЙ КОШМАР, возникающий посреди размерной, нежной бытовой прострации, который помпой, взрывом, сопоставимым со взрывом сверхновой, выталкивает из сна и оставляет после себя только один вопрос: «А что это, мать твою, было?»
«Биг-Сур» я прихватил с собой, убегая как раз «прочь, прочь, прочь» из душной городской суеты, наркотиков, людей, проблем — от всего, что наполняло мои дни, и от чего я стал задыхаться, на лон природы. До чего же я был поражён, когда начал читать и увидел, что Керуак пишет о том же, о тех же страдальческих стонах, вымаливавших спасение, если уже не тела, то хотя бы души. «Да! Истина! Истина!» — кричал я каждой строчке, как проповедник в религиозном экстазе, в экзальтации веры, и до чего же мне стало под конец грустно, все это остервенелое безумие, неизбежность смерти и пустота, пустота, пустота разочарования, все то, чем был проникнут «Биг-Сур» — как же это правдиво, просто и больно, именно что больно — а хуже всего было осознавать, что я вроде как тоже «врубаюсь», вроде как тоже «ищу», вроде как тоже «пытаюсь», но — как и Керуак — делаю это вполсилы, не отдаюсь полностью, мешаю с бытовухой, в которой вязну больше и больше, и в конечном счете это превращается в «трескучее похмелье, от которого хочется удрать в леса», а из леса — обратно в бар, и так по бесконечности, уже отчаявшись и лишившись искренней веры во что-либо. «Биг-Сур» — это не медитации «Бродяг Дхармы», не счастье головокружительной свободы «В дороге», это оглушительно громкий вопль боли, тонущий в небытие. Такой личный и в то же время откликающийся в каждом из нас, вопль, захлебнувшегося в себе человека и — всего поколения.