Возвращение в Эдем (Бочков Валерий Борисович); RUGRAM_Флобериум, 2021

«За зеленоватым толстым стеклом белело аккуратное ухо, похожее на фарфоровую безделушку. Линия скулы переходила в круглый подбородок, немного тяжелый, — про такой неважные беллетристы пишут „упрямый“. Рот скорее маленький, но губы хорошей формы. Нос тонкий, глаза закрыты. Брови — вот брови действительно были упрямы. Кстати, женские брови, на мой взгляд, явно недооцениваются в современной культуре».
Эффектно — не находите? — задача наполнить объект загадочностью произведена. Ах да, объект — женская голова, что находится в объемной бутыли, как тут без загадочности. Ева — остраненный персонаж. Ева — жизнь, производящая, как мы знаем от Библии еще. Однако в колбе — воскрешается гомункулос. Гомункулос-Творец — истинно созидающий тон повествования образ.
«Есть вещи, на которые лучше не смотреть. Но это при условии, что ты можешь побороть любопытство. Мне не удалось — я ухватил бутыль за короткое горло и приподнял. Сквозь толстое стекло дна увидел срез шеи. Гладкий как пенек. Ни страшных вен, ни обрезанных труб гортани, ни сахарного кошмара шейных позвонков. Срез был гладок и румян, как коленка теннисистки».
Это завязка повести — мы, вместе с автором, сможем унять любопытство? И дальше: «Настроение внезапно улучшилось. Я поставил бутыль на место, интимно погладил стеклянный бок. Все стало просто и почти ясно: мрачная тайна отрезанной головы перешла в разряд курьезов. Муляж, манекен — ни мстительных мужей, ни страстных любовников с патологическими наклонностями. Неожиданно я почувствовал на своем затылке чей-то взгляд. Оглянулся — с соседней полки на меня угрюмо пялился волк. Чучело волка».
Фи, очередные комиксы, бульварное чтиво, скривится претенциозный читатель, оприходованный напыщенными назиданиями… Ничего подобного, традиционная в лучших образцах литература.

Проза Бочкова это литература для живого читателя, а не кулуарные тексты для тех, у кого «понимание» из гетевского «ты равен тому, кого понимаешь» подменено знанием имен и мнений авторитетов».
Описательные приемы отменно разнообразны, пространные местами, рассчитанные на музыку слов, призванной создать не столько сам антураж, рельеф, сколько настроение пейзажа, чередуются с лаконичными и емкими: Лих опять же перечень персонажей: писатели классики, громилы олигарха, индейцы, Ева, Жрец, Иисус, Линда Озоля, Вера — здесь уже присутствует фантасмагория. Но за счет лаконичности и при этом четкой узнаваемости — близкая, соматическая.
Внятно описана эротическая инициация юного героя на крыше с посредничеством матерой поварихи Линды — очень может быть, реальное воспоминание. Эта интонация: Что ты тут делаешь? Придумываю, — дальше погружение в сугубый материализм аккуратно акцентирует художественный метод Бочкова. Смесь эпизодов, смахивающих на провокационные признания, и залихватского вымысла определенно делает цирковым кондовое бытие и наоборот. Притом задиристое обналичивание, повествование от первого лица, невольно наделяет вещь самоиронией. Своеобразный этюд-автопортрет, вольности пера, движимого сиюминутными настроениями многогранного опыта.