Отзывы на книгу: Альпийский синдром (Полюга Михаил Юрьевич); Время, 2020

Это вторая книга автора. Но она, как говорят сейчас, приквел жизненного отрезка героя, описанного в первой книге.
Проза аналогична хороша - размышления о жизни, судьбе, взаимоотношениях людей, переменах, происходивших в стране в последние 25 лет.
Переиначивая старый анекдот - "Читал Полюгу, много думал".
Да, еще очень трогательная линия про жену.

«Портрет поколения — это признак травмы». Далее она [психолог]развила свою мысль: общество — альпийский луг с разнотравьем, но если по этому лугу прошлась газонокосилка, остается стерня. Портрета поколения быть не должно — люди разные. Но если портрет есть, узнаваемый, внятный, четкий, то это уже — как подстриженный луг, где вместо разнотравья колючая стерня, — а значит, поколение носит признак исторической травмы».
Этот отрывок из романа «Альпийский синдром» объясняет многое, что хотел сказать автор и что не всегда может уловить поверхностный, охочий до бульварного чтива взгляд «поглотителя бульварной литературы». Именно портрет поколения, не только герой, Евгений Николаевич, важны автору, а каждый персонаж, даже самый «невнятный», — и вот уже «стерня» второй половины 90-х годов прошлого века налицо, вот оно, поколение первого десятилетия после развала огромной страны. И на этом фоне снижение нравственных критериев, в том числе и в первую очередь — главного героя — становится от главы к главе все ощутимее и неизбежнее. А могло ли быть иначе, если почти все — народные депутаты, работники районной администрации, хозяйственники, прокурорские и милицейские чины — пытаются встроиться в новую реальность, все еще пребывая в прежней, не такой далекой и памятной? И вот уже народившийся в девяностые нувориш Сусловец строит замок, а в нем — подземелье для неугодных и строптивых, тогда как прокурор района выпрашивает в хозяйствах средства на бензин и ремонт служебного помещения. Вот народный избранник останавливает строительство газопровода в селе, в котором не проголосовали за переизбиравшегося на второй срок президента. И таких «вот», на первый взгляд неброских, в романе много.
При этом герой пытается не оступаться, сохранить в себе душевные, человеческие качества, присущие его характеру, но эти качества повсеместно, ежедневно подвергается испытаниям — жизни, судьбы. Сохранит или нет — об этом другой роман, «Прискорбные обстоятельства», вышедший за год до «Альпийского синдрома». Но если применить к ним медицинскую терминологию, то «Альпийский синдром» — больше о заболевании, тогда как «Прискорбные обстоятельства» — роман-исцеление.
Ну, и любовь — как же в большом произведении без любви!
Прочитал оба романа — как и вышли, в хронологически обратном порядке, — и рекомендую к прочтению: здорово написано, если честно. Настоящая, умная, крепкая, в традициях классической русской литературы, что нынче весьма редко, проза.

Читала и думала: вот срез жизни, который прежде никем не был раскрыт вот так, изнутри. Если в первом романе (или втором, если брать по хронологии событий) этот самый Евгений Николаевич пытается выяснить, кто под него «копает», и для этого встречается с руководителями всяких спецслужб и суда областного уровня, анализирует услышанное и копается в себе, то в «Синдроме» масштаб пониже, районный. В итоге показана жизнь в своем многообразии на протяжении 10-15 лет, причем, в таком ракурсе, о каком прежде многие не подозревали. Было и познавательно, и интересно. Второй момент: характер Михайлова показан в развитии, как в целом неплохой человек раз за разом оступается и увязает в этих своих прискорбных обстоятельствах. И становится ясно: смысл жизни – в преодолении этих обстоятельств. Третий момент: книга и в самом деле не для дураков – не потому, что сложная, а потому, что надо думать, - поэтому и читательских отзывов, как посмотрю, мало. Лично я с оценкой «10 из 10» согласна: отличный роман, да и дилогия в целом. Спасибо! Рекомендую для чтения.

«Жизнь - паскудная штука: кажется, всё у тебя есть, чтобы жить в своё удовольствие, а тебя уже как бы и нет на свете. Эх, только и радости, что выпить с хорошим другом и женщину полюбить!».
Памятуя о том, что «Прискорбные обстоятельства» оказались вполне себе любопытной и незаурядной книгой, в большей степени благодаря неповторимому лиризму в мультислойном и сверхчувствительном авторском восприятии засасывающей повседневности, я не могла пройти мимо второй части дилогии.
Наличие фрагмента собственной рецензии (не самой лучшей, к слову сказать) среди отзывов читателей предыдущего романа Михаила Полюги, который был опубликован в 2019 году, оказалось для меня случайным и совершенно неожиданным открытием. Вот так чудеса! Не иначе, как «перст судьбы»:), ибо накануне я основательно призадумалась о тщете и бессмысленности траты драгоценного времени на написание незрелых отзывов, с которыми больше мороки, нежели проку. Да и не уверена в том, что хоть кто-то их читает, помимо близких друзей, коим я систематически «выклёвываю печень» своими навязчивыми просьбами, а она у них отнюдь не вечно-регенерирующая.
Довольно бесплодной рефлексии, перейду ближе к делу, а точнее к «телу» романа «Альпийский синдром». Это «тело» в процессе чтения мне изрядно надоело: я вязла в тексте, словно муха в янтаре и молила о пощаде. До коли главный герой будет бессмысленно заламывать руки, устремлять взгляд в небеса и вопрошать: «Что будет теперь со всеми нами?» До коли будет длиться калейдоскопическое мельтешение «невнятных лиц – рангом пониже, фактурой пожиже» в бескрайних сценах «вкушения алкоголя», не отличающихся ни оригинальностью, ни новизной ("водку пьянствуют" все, ну если не водку, то коньячок)? До коли в «повествовательном теле» будут тянуться и множиться рутинная бессобытийность и пустопорожнее бытописательство? До коли в предложениях будут «подплывать» и «шебаршить» гомогенные слова и выражения («голосу, подплывающему слезами» (с. 57), «и бледное подплывшее лицо Синицына» (с. 59)
«и в этой тишине мышиное шебаршение» (с. 512), «шебаршение ветерка в кустах» (с. 549)
«держишь Бога за бороду»
«ничтоже сумняшеся»)?
Говорят, что истерики – сугубо женская прерогатива, но по степени, нелогичности, стенаний, воспоминаний и прочих переживаний, высосанных из пальца, главный герой – Михайлов Евгений Николаевич – с лихвой опережает многих отчаянно невротических представительниц слабого пола:)
Как бы то ни было, и что бы я не написала в отзыве на книгу, но бессмысленно отрицать тот факт, что Полюга, безусловно, талантлив. Несмотря на максимальную сосредоточенность на поиске себя прежнего и невозможность смириться с ускользающей между пальцами жизнью, Михаил Юрьевич удивительно точен, предельно наблюдателен и безусловно хорош:
- в детальном описании разнообразных человеческих характеров:
"был человек плотен, круглолиц, сдержан, и чувство собственного достоинства довлело на его выразительном, красиво вылепленном лице"
"я и не хотел, незаметно окинул Надежду Григорьевну оценивающим, кобелиным взглядом. Нет! Да нет же! Эта немолодая мадам, худосочная, потрёпанная жизнью, с неровной линией губ и несчастными проговаривающими глазами, – какой уж тут соблазн! Ей бы отоспаться да поесть досыта"

- в созерцании "незримого и постепенного разлада, разъедающего коррозией" даже самые крепкие отношения между близкими людьми
в предвосхищении грядущих перемен, неуловимо и быстро меняющих не только облик мира, но и внутренний мир каждого индивидуума.
Писателю нет равных в вопросах «подводного течения художественной мысли», но «событийная канва повествования» оставляет желать лучшего.
Сложно сказать, что пошло не так, но в этот раз Михаил Юрьевич (наряду с его героем) оказался чрезмерно утомителен. Зачем столько мертворожденных страниц? Снова и снова бесконечное «ничтоже сумняшеся» «шебаршение» из пустого в порожнее: авторская ностальгия по былому, «подплывающая слезами», и бесплодные думы, изнуряющие своей предсказуемостью
нескончаемые алкотрипы по Приозёрску, которые сплошь «одна неопределённость и маета»
бесконечные раздумья о прелюбодеянии («живи, как живут коты и собаки – у них ни любви, ни ревности, только обнюхивания и случки»)
необъяснимая «жалкость» и «косенькая улыбка» Надежды Григорьевны Гузь, будь она неладна...
Да и концовка отнюдь не порадовала: клубок мистических предзнаменований и снов, наряду с чем-то в микрофлоре любимой супруги, добили меня окончательно и бесповоротно.
Р.S: «Всё-таки прискорбные обстоятельства человек создаёт для себя сам, – промелькнуло вслед за тем в голове. – А потом скорбит и жалуется на Бога».

В прошлом году написала отзыв на роман Михаила Полюги «Прискорбные обстоятельства». И вот сюрприз этого года: новый роман автора «Альпийский синдром» — с теми же героями, но лет на десять моложе.
А в итоге получилась дилогия.
Что сказать по прочтении? Слов нет: замечательно! И не только потому, что все эти «прокурорские прискорбные обстоятельства» увлекали, заставляли читать, не отрываясь и сопереживая, но и потому (а это главное), что дилогия, как мне кажется, прежде всего — о любви. О любви к любимой женщине,и к женщинам случайным, нелюбимым. А еще о жизненных превратностях и соблазнах, о взлетах и падениях человеческого духа. Вечные темы? Да, но ракурс иной, и какой текст: стилистика, язык, тонкий, ненавязчивый психологизм!
Кто не читал «Прискорбных обстоятельств», советую начинать дилогию с завязки —с «Альпийского синдрома», а там уже и второй роман захочется прочитать.
Рекомендую умным, вдумчивым, чувствующим читателям.